О, ужас! Ужас-ужас-ужас!

При мысли о паразитах Рыба скроил такую физиономию, что Вера Рашидовна не на шутку взволновалась:

– Какие-то неприятные известия? – спросила она, кивнув на телефон.

– Нет-нет, все в порядке!

– Вы только скажите, Александр Евгеньевич…

– Я и говорю – все в порядке.

Сеть PGN, кто бы за ней ни стоял, относилась к Вере Рашидовне с явным предубеждением – и в этом случае лучше не сталкивать их в лоб. А просто пронаблюдать за ситуацией – когда-нибудь все непременно разрешится и точки над «Ё» будут поставлены. Ко всеобщей радости или ко всеобщему несчастью.

– Просто пришло сообщение от моего старинного друга, – соврал Рыба. – Он физик-теоретик. Прислал кое-что любопытное из последних… э-э… космогонических теорий.

– Вы и в этом разбираетесь? – Вера Рашидовна уставилась на Рыбу с плохо скрываемым обожанием.

– Ну, как вам сказать… Интересуюсь. На любительском уровне.

– Вы неподражаемы! О, как вы неподражаемы!

– А вы, я смотрю, тоже любите Бетховена. – Рыба-Молот кивнул на посмертную маску Бетховена, висящую на стене.

– А это Бетховен? – всплеснула руками Вера Рашидовна. – Ну надо же! То-то я смотрю, что эта маска не похожа на другие! Купила их оптом в маленьком магазинчике в Найроби, и меня, представьте, уверяли, что все это – традиционные африканские промыслы.

– Может быть, кто-то из тамошних резчиков тоже является поклонником Бетховена?

– Не исключено.

– Бетховен – великий композитор, – тут же сморозил банальность Рыба-Молот.

– Полностью с вами согласна!

– Одна его «Лунная соната» чего стоит!

– Да-да-да! Кажется, в позапрошлом году я слушала «Лунную» в исполнении Лондонского Королевского симфонического оркестра. А может, и не его… А может, это был и не Бетховен.

Лучше бы это все-таки был не Бетховен, потому что в противном случае легкий околомузыкальный треп грозил перерасти в музыковедческую дискуссию с упоминанием как можно большего числа произведений. А ничего, кроме уже названной «Лунной сонаты», в голову Рыбе не лезло.

Должно быть, Вера Рашидовна думала так же – и они переключились на обсуждение достоинств ужина, приготовленного Рыбой. Железная Леди нашла свиные отбивные чрезвычайно (чрезвычайно, чрезвычайно, чрррррезззззвычааа-ай-но-ам-ам) эротичными и пробуждающими самые смелые фантазии. А прикосновение слегка подсушенной плоти форели к губам и языку – похожего на французский поцелуй, кстати, как вы относитесь к французским поцелуям, дорогой мой?

В это самое время Рыба-Молот, все еще напрягавший извилины по поводу Бетховена, вспомнил о существовании бессмертной композиции «Посвящение Элизе». И о существовании гораздо более смертного с точки зрения вечности графического наброска «Ленин, слушающий «Аппассионату». Висевшего над барной стойкой в ресторане «Залп «Авроры», куда Рыба ходил устраиваться на работу, но так и не устроился (по идеологическим соображениям). Ленин с французским поцелуем не монтировался никак. И потому Рыбе потребовалось небольшое количество времени, чтобы изъять из башки дедушку-революционера и сосредоточиться на поцелуе.

– Хорошая вещь, – осторожно произнес он, судорожно пытаясь вспомнить, чем французский поцелуй отличается от обычного.

– Сами французы называют его «поцелуем душ». Поэтично, не правда ли?

Абстрактные «души» не приблизили Рыбу к пониманию сути вопроса. Но он, на всякий случай, сказал:

– Французы вообще поэты… Одни соусы у них чего стоят… Бешамель, борделез, велюте, валуа, шофруа, деми-глясе… Не названия, а музыка… Аппассионата в кубе… В десятой степени. Э-эх!..

Напрасно Рыба-Молот упомянул о соусах, ох, напрасно. Знал же, чем все кончится: бурная соусная стихия захватит его целиком и понесет – черт знает куда, черт знает зачем. Так всегда и бывало с фанатом соусов А. Е. Бархатовым: стоит произнести одно из сакральных названий, как тут же расширяются горизонты, и раздвигаются, кряхтя, горы, и образуются новые русла. По которым и мчатся нежные, ласкающие кожу потоки: теплые и холодные, густые и не очень. С ароматами мускатного ореха, тимьяна, малабарской корицы, дижонской горчицы, мадеры и чеснока. А если нырнуть в восхитительно-кремовую глубину, то можно обнаружить и другие ингредиенты: измельченные грибы, нарезанные кубиками трюфеля, тончайшие полупрозрачные пластинки бекона… Звездочки бадьяна, сами собой выстраивающиеся в созвездия, по которым прокладывали свои пути еще древние финикийцы с древними китайцами. И созвездие Кассиопеи играет там не последнюю роль. Да-а… Пряные звезды под тобой, питательный мясной бульон вокруг тебя, а если добавить еще и несколько столовых ложек желе из крыжовника!.. Рыбу так увлек сплав по соусной реке, что он не заметил перемен в пейзаже.

Ему вдруг стало трудно дышать, а во рту появилось инородное тело.

Непохожее на безвольные шампиньоны, ускользающий трюфель, изменчивый бекон. Инородное тело было куда крепче и по своим свойствам напоминало шахтерский бур. Настолько усовершенствованный и работающий на таких оборотах, что достигнуть центра земли, пройти сквозь него и выйти со стороны Австралии ему не составило бы особого труда. Но центр земли вкупе с Австралией интересовал бур меньше всего. Рыба – вот кто был его главной целью. Бур с увлечением исследовал все впадины и выпуклости во рту Рыбы, шарил по зубам, вгрызался в нёбо и норовил достать до миндалин. Разворотит здесь все к чертовой матери, – молнией пронеслось в Рыбьем мозгу, – как потом восстанавливать? Ни один стоматолог не возьмется, ни один хирург-пластик. А возьмутся – так за такие деньги, что придется квартиру заложить…

Но, вопреки опасениям Рыбы, зубы выдержали натиск, челюсть устояла и не соскочила с шарниров, а миндалины так и остались на месте. Бур между тем переключился на язык и завертел его с бешеной скоростью, стараясь вырвать с корнем. После тридцатисекундной обработки ощущения Рыбы сменили знак с минуса на плюс, и он даже стал находить в процессе некоторое удовольствие. А через минуту вообще решил, что это похоже на танец. И не просто танец, а зажигательный латиноамериканский – румбу или самбу. Или ча-ча-ча в профессиональном исполнении. Сам Рыба был далек от хореографии, клубов не посещал и на диско-вечеринках в стиле «ретро» не отрывался. И потому довольно быстро устал от ускоренного темпа и музыкального размера 4/4. Но к кому обратиться со смиренной просьбой о выходе из танцевального марафона? Где заседает жюри?

Проблема решилась в то самое мгновение, когда Рыба-Молот подумал о жюри. Бур прекратил свою работу и выдвинулся наконец изо рта, на ходу втягивая в себя резцы и трансформируясь в ярко-красный кусок мяса. А проще говоря – язык.

Из языка можно было приготовить отличное заливное и подать его с хреном. Но вряд ли это понравилось бы Вере Рашидовне, ведь язык принадлежал ей! А сама она оказалась сидящей на коленях Рыбы и сжимающей его торс мертвой хваткой.